Одежда – вот что! Ну да… В те времена одежда – показатель стасуса. Даже богатый купец не мог надеть княжеский темно-красный плащ-корзно, и смерды, как бояре, не одевались, даже если могли себе такое позволить. Здесь же…
Вроде все бы хорошо – и зимняя шерстяная туника, и полушубок, и плащ, и даже зеленые щегольские сапожки…
Вот! Именно так – щегольские! И туника – темно-голубая, жемчугом по вороту шитая, и пояс наборный, и серьга в ухе золотом блестит! Нет, конечно, люди в Средневековье приодеться любили, однако… не слишком ли шикарный прикид для обычной деловой поездки? С другой стороны, тайному посланцу лучше бы как-то понезаметнее быть… Или наоборот – слишком заметным… чтоб и не подумали даже, что шпик! Может, и так, да…
Выйдя из корчмы, Миша подозвал дожидавшегося невдалеке Глузда. Оправданный после того прискорбного случая, парнишка был горд оказанным ему доверием и старался исполнить все точно и в срок.
Кивком отозвав отрока в сторонку, сотник быстро проинструктировал:
– Сейчас пойдешь к колодцу. Дождешься младую деву с ведрами – здоровая такая, высокая, зовут Верунка. Скажешь: день сегодня чудный! Она тебе – не чудный, а дивный. Просто загляденье. Запомнил?
– Так точно, господин сотник!
– Тихо ты, не ори. И не вытягиваемся… Мы с тобой просто беседуем… так, ни о чем… Ну-ка, улыбнись! Улыбнись, говорю… – сквозь зубы приказал сотник. – Молодец. Так что ты должен Верунке сказать?
– День сегодня чудный!
– А она тебе?
– Не чудный, а дивный. Просто загляденье.
– Еще раз молодец! – одобрительно покивал Михайла. То ли сидение в порубе так подействовало, то ли – взросление, но этот верткий – шило в заднице – парень стал вести себя куда сдержаннее, нежели раньше. И запомнил все в точности!
Спрятав усмешку, Миша продолжил инструктаж:
– Вот только после всего этого скажешь, чтоб обе следили наособицу за неким приказчиком.
– Обе?
– Про вторую тебе пока знать не обязательно.
– Понял, господин сотник, – шепотом отозвался отрок.
– А раз понял, так не перебивай, слушай внимательно. Приказчика зовут Захода, сын Иванов.
Светлая борода, карие очи, одет красиво. Придет сговариваться на покупку дегтя. Но, возможно, останется и на обед… Смотреть и слушать в оба!
О посещении Заходой вдовы Брячиславы Верунка доложила уже на следующий день. Там же, у колодца, Глузд все передал в точности. Приказчик заглянул в усадьбу вдовы ближе к вечеру – и там его уже ждали. Видать, сговорились заранее. На ужин Захода не остался, от кружки стоялого медка не отказался, выкушал. А на завтра, на сегодня то есть, сговорился с Брячиславой ехать в Васильково, почти обезлюдевшую после приснопамятного мора деревню, где у вдовицы еще оставались родичи.
– Васильково… – задумчиво протянул сотник. – Интере-есно, что они забыли в этой глуши? Там, неподалеку, кажется, чьи-то угодья…
– Старосты Аристарха Семеныча охотничьи места, – Глузд выпятил грудь. – Глухари там, говорят, знатные. И куропаток – пропасть.
– Самое главное, что староста нам не откажет… Еще и провожатых даст.
В провожатые Аристарх дал дальнего своего родича, Неврея – здорового краснолицего парня с наивным детским лицом. Застенчивый нелюдим – так бы можно было выразиться об этой орясине. Заядлый охотник, Неврей большую часть времени проводил в лесу, даже поддерживать беседу толком так и не научился. Что и говорить – нелюдим. Зато какой охотник!
– Здесь вот тропа… Овраг… – неслышно перемещаясь на широких лыжах, подбитых беличьим мехом, Неврей иногда останавливался, снисходительно посматривая на отставших Ермила и Глузда. – Тут у нас лисы, а вон там – кабаны. Самострел там. Насторожен!
– Неврей! А где Васильково-то?
Парняга махнул рукой куда-то вправо:
– Да вон зимник. Проехал кто-то уже. Вон полозья-то… Хм…
– Чего хмыкаешь? – быстро переспросил Ермил.
– Говорю, и кто б это в Васильково на санях-то поехал?
– Раньше, говорят, там красны девки жили, – тихонько засмеялся Глузд.
Ермил неожиданно усмехнулся и согласно кивнул:
– Ну да! Горислава, дружка нашего Велимудра сестрица дальняя, когда-то частенько туда в гости захаживала. Пока за Рогволда-варяга замуж не вышла.
– Ну!
– Вот те и ну! Зуб, думаешь, Велька где потерял?
– Сказал – в бою…
– В бою… да… – урядник хмыкнул. – Ну, пусть так и будет… Друже Неврей, нам бы как это незаметно в деревню?
– Коли незаметно, так сам схожу, – подумав, охотник снял рукавицы и, хватанув с раскидистой ветки снег, растер щеки – умылся. – А вы тут сидите, смотрите.
– Все правильно, – причмокнул губами Ермил. – В Василькове ныне – один двор. Нас там сразу заметят. А Неврей…
– Я тут часто… – махнув рукой, парняга надел рукавицы и ходко направился к деревне. За деревьями был хорошо виден поднимавшийся в небо густой белый дым – печь топили… Еще собак было слышно – лаяли. Но так, не шибко, скорее – от нечего делать. А вот коли почуют чужих…
Проводив охотника, парни свернули с зимника в заросли вербы, замели за собой след лапником да принялись ждать. Незнамо чего ожидали: то ли Неврей должен был первым вернуться, то ли же кто прикатил на санях. Пока ждали, немного подмерзли, хоть и не такой уж держался мороз. Так себе, легонький, даже снежок иногда падал…
– Чу! – Ермил вдруг насторожился и, приложив указательный палец к губам, перешел на шепот. – Слышишь?
– Вроде как колокольчик… – прислушался Глузд.
– Не «вроде», а точно. Едет кто-то!
– Ну да, на санях!
Вскоре за деревьями показались сани, запряженные парой лошадей. В санях помимо кучера – плечистого чернобородого мужика в полушубке и барашковой шапке – сидели сама Брячислава и незнакомец со светлой курчавой бородкой, в коем Ермил тут же признал приказчика Заходу. На вдовице была надета крытая атласом шуба из чернобурки и такая же шапка, по краям расшитая бисером. Приказчик же не по чину красовался в накинутом поверх куньего полушубка плаще – синем, с белым щегольским подбоем и вышивкой. Оба были веселы – переговаривались, смеялись…
– Эт куда ж они так нарядились? – проводив сани взглядом, унот задумчиво наморщил нос. – Словно в церкву… Только церкви ту никакой нет!
– Да уж, хотелось бы знать… – сдвинув шапку на затылок, Ермил покривил губы. – Коли Неврей не расскажет, придется самим идти.
– Схо-одим! А вон, кажись, и Неврей…
Охотник выскочил на лыжах из-за поворота, глянул на заметенные лапником следы, ухмыльнулся и повернул к вербам.
– Вам только от деток малых прятаться!
– Ладно тебе… Ну что там?
– О свадьбе сговаривались! – сплюнув, пояснил Неврей. – Девка там живет на вырост – годков двенадцать или чуток поболе. Любкой, Любославой кличут. Красна, на язык бойкая! Правда – бесприданница.
Вот заезжий-то молодец к ней и посватался. Заместо сватов Брячиславу заслал – тут ее все слушаются, кто ж поспорит? Так что сладится свадьба у молодца.
– Свадьба… – тихо повторил урядник. – А кроме свадьбы боле ни о чем не сговаривались?
– Да говорят – нет…
Что ж, похоже, именно ради красивой девы и приезжал приказчик Захода. Увидал по осени, запала на сердце, и вот – решил…
– Человек он справный, вдовец, – между тем сообщил охотник. – И не беден – какого-то купца правая рука. Ленты шелковые невесте подарил… Та и рада – сразу в косы бросилась вплетать. Чтоб все видали!
– Ну, понятно – девка же!
Так вот Ермил и доложил сотнику. Мол, обознались с приказчиком – не по тому он делу, не соглядатай. А Брячислава к нему благоволила – дело свое сделала, дальнюю приживалку-бесприданницу сбагрила! Чего ж не смеяться-то?
Оно так и вышло – на следующий же день уехал Захода-приказчик с попутными в Туров…
Михайла лишь руками развел:
– Что ж, бывает и так. Подозреваешь человека в чем-то, вроде бы все на нем и сходится, а на поверку – и не при делах он вовсе!