– Это та Горислава, что на усадьбе Брячиславы-вдовы жила? Горька?.. – Путята округлил глаза.

– Горька, – согласно кивнула Войша. – А ты ее знал, что ли?

– Я-то знал… Вот она меня – вряд ли. Слишком мелок был… – парнишка неожиданно улыбнулся. – Помню, как за ней Велька… десятник Велимудр… в кусточках подглядывал. А она ему – лошадиной бабкой. Зуб выбила, ага!

– Так ты сам это видел?

– Не-а. Большие ребята рассказывали. У нас там, на выселках, рядом с Васильковым, кумовья жили. До мора еще.

– Ой! Кречет кричит! – насторожась, Добровоя посмотрела в небо… – Что-то не видать. Может, там, дальше… О! Вот опять… Слышишь?

– Ага…

– И пеночка запела… Странно…

– А вот и утки! – усмехнулся парень.

– Утки? Ага-а…

Кусты рядом зашевелились…

Разведчики переглянулись и дружно вытащили ножи.

– Царьград! – глухо вымолвили из зарослей.

– Пинск! – Войша тут же откликнулась, заулыбалась.

Из кустов показался Ермил.

– Что это вы тут… с ножами? Утки не слышали?

– Просто так. На всякий случай…

– На вся-акий слу-учай! – передразнил десятник. – Ну, что тут у вас?

– Спокойно все. И никого, – доложив, Добровоя вдруг вспомнила: – Только – кречет!

– Кречет?

– Ну, кречет тут где-то… Охотится… А пеночка поет себе! Словно оглохла. Не боится ничуть.

– Бывает, – расслабленно кивнув, Ермил все же глянул на небо. Какая-то хищная птица все же маячила в вышине, парила, расправив крылья. Сокол? Орел? Кречет?

Откуда взялся здесь, посреди степи, этот огромный камень, наверное, знали лишь древние забытые боги. Может быть, он лежал здесь всегда, с незапамятных времен, а может – притащен был специально, для жертвенника или капища. Больно уж подходящий, приметный, округлый, а сверху – ровный, как стол.

Славка, недолго думая, забрался на камень и, приставив ладонь козырьком ко лбу, восторженно оглядел округу:

– Ой, Трофиме! Какая же лепота! Там вон – красно все от маков, там – сребрено – полынь, а вон, ближе – злато… лютик, что ли? Еще синее-синее – верно, васильки, а далее все в бирюзе!

– Дорогу видишь?

– Дорогу? А! Вон она, колея – трава примята. Отсель – две сотни шагов.

Где-то совсем рядом внезапно закричала какая-то птица.

– Похоже, кречет, – спрыгнув с камня, прислушался Изяслав. – Вон и жаворонки вспорхнули – услышали. Сейчас он их…

– Кречет, говоришь… – прищурясь, Трофим задумчиво покусал губы. – А ну-ка, друже, сбегай к дороге… Глянь, нет ли каких следов?

– Ага! – радостно закивал отрок. – Посейчас и метнусь – быстро!

– Ну и добре. Вернешься – доложишь!

Дождавшись, когда парнишка скроется в высокой траве, Трофим воровато осмотрелся и, приставив ладони ко рту, закричал кречетом. В ответ послышался точно такой же крик, совсем-совсем рядом!

– Ну, здрав будь, Трофиме! – вышел из-за камня знакомый мужик, Иванко Дрозд, из ратнинской Брячиславы-вдовицы холопов. Тот самый, что с Кочубаром…

– И ты будь здрав, – напряженно откликнулся юноша. – Что-то давненько не появлялись… Я уж думал – сгинули.

– Не надейся! – Иванко смачно сплюнул в траву. – Мы все здесь и всегда будем рядом. Слушай, что тебе надобно будет сделать. Да внимательней! Запоминай…

– Трофим, друже! – внезапно выскочил из зарослей запыхавшийся от быстрого бега Славка. – Забыл спросить-то, а какие следы… Ой! Здоров, дядько Дрозд! Ты-то хоть как тут? Продали, что ль?

– Убег! – холоп хмыкнул и неожиданно громко расхохотался. – Как там в Ратном-то? Давненько ведь не был!

– Да и мы давненько, дядько Дрозд! – Изяслав растянул губы в широкой доверчиво-наивной улыбке. И впрямь, рад был встретить земляка здесь, далеко-далеко от родных мест.

– У тетки Брячиславы пегая корова отелилась… Правда, может, и при тебе еще… А ты вот что, дядько! Коли в бегах, так давай к нам. Вместе, на половцев…

– Славно придумал, паря! – ощерился Дрозд. Сунул правую руку назад, за спину, нащупал за поясом рукоять ножа. – Так, верно, и сделаю… И ведь не с пустыми руками приду! У меня, вишь, злато… Вона! Холоп протянул ладонь…

– Да где? – Славка с любопытством подался вперед – рассмотреть. Никакого золота на ладони не было!

Зато в правой руке лиходея сверкнул нож… Острое лезвие мгновенно вошло парнишке меж ребрами, прямо в сердце!

Славка даже не вскрикнул – сразу обмяк мешком, да, осев наземь, завалился на бок. В уголке губ его показалась тонкая струйка крови…

– Готов, – Дрозд деловито вытер нож об траву. Вот тут только Трофим дернулся:

– Ты… ты что же наделал-то? Это ж я теперь виноват буду! Скажут – не доглядел.

– Так он воин, а не дите, – холодно прищурился убийца. – И присматривать за ним ты не обязан. Скажешь, пошел на разведку – к дороге. Напарника оставил у камня. Вернулся, а он уже и остыл. Тут же степь – всякого народу полно. Бродники, сброд – они ж еще хуже половцев! Вот и польстились… Давай, помогай! Сапоги с него снимем, пояс… рубаху… Заодно – дело наше обговорим!

– Ножом зачем же?! Лучше б стрелой…

– Стрелой так стрелой… У меня тут лошадь рядом… Чай, лук в саадаке найдется!

Примерно через полчасика у камня послышалось кряканье. А затем – тайное слово:

– Царьград!

– Пинск… Ой, господин десятник! Беда!

Сотник расставил своих вокруг каменной бабы – на вид куда более старой, нежели та, к которой отправился Ермил. Приземистая, с едва намеченной резцом каменотеса грудью, баба смотрела точно на запад узкими щелочками-глазами.

– Видите тележный путь? Во-он, за ромашками, – привстав в стременах, Михайла указал камчой.

– Это где трава примята?

– Да, там. Лана, остаешься со мной, остальные – туда. Не надо прятаться – просто ездите кругами, туда-сюда. Враги знают про наше войско и вас примут за разъезд… Коим мы, вообще-то, и являемся.

Отдав приказ, сотник усмехнулся и пояснил:

– Тот, кто увидит вас, постарается остаться незаметным… Для вас! Ну, а дальше наше дело. Вперед!

Проводив глазами отъехавших ратников, Михаил со своей юной напарницей неспешно направились к истукану.

– Если б тебе нужно было оставить послание, где ты спрятала бы? – подъехав, поинтересовался сотник.

– Смотря что, – тут же уточнила половчанка.

– Поясни! – Михайла вскинул брови.

– Ну… – девушка ненадолго задумалась. – Скажем, если послание на пергаменте или бумаге, нужен футляр и более-менее сухое место. Здесь росно по утрам – вымокнет. Было бы подходяще дупло или какое-нибудь дерево… Но деревьев здесь поблизости нет, одни кусты, да и тех мало…

Замолкнув, Лана вдруг дернулась, встрепенулась:

– Дозволь спросить, господин?

– Спрашивай!

– Почему ты думаешь, что половцы именно сегодня передадут указание своим людям?

– Скорей – заберут, – уточнил Миша. – Если вчера не забрали. А завтра уже может быть поздно! Мы знаем, где их кочевья, и они знают, что мы это знаем. Не сегодня-завтра – сражение! Грядет великая битва. Не-ет, ждать они не будут. Они… или – их люди.

– Так ты думаешь…

– Да! Могут и с нашей стороны прийти… Но скорее – уже пришли. Так где бы ты спрятала?

– Зарыла бы в землю у подножия идола… Или вообще бы не прятала.

– Вообще?!

– Просто написала бы что-то на самой бабе. Правда, может смыть дождь… Но пока сухо…

– На самой бабе…

Напарники переглянулись… Спешились… И дружно обошли бабу.

– Ну вот они, надписи! – Лана показала на покрывавшие подножие идола значки, похожие на детские стрелки – тюркские руны.

Судя по всему, знаки были нанесены углем. Значит, спешили… И те, кто сюда явятся, тоже будут спешить. Без всякой оглядки на погоду, на возможный дождь. Впрочем, почти всю неделю стояла сушь, а легкие перистые облака, иногда возникавшие в небе, на хмурые дождевые тучи ничуточки не походили.

– Будем ждать, – негромко промолвил сотник. – Вон в тех кустах схоронимся… Кстати, ты не можешь это прочесть?